БЕЗ САНЕЙ

Вчера после обеда мы пошли без саней, под рюкзаками. Вес получился невообразимый. Когда мы надевали мешки, лед прогибался, и над полем проносился истерический хохоток. Потом мы пошли...

Я шел последним, причем отставал метров на пятьдесят. Сделав с превеликим трудом несколько шагов, я умудрился упасть, а так как вставать с таким рюкзаком самостоятельно практически невозможно, то я с тоской смотрел на уходящий караван, считая предосудительным звать на помощь. Попытавшись несколько раз встать, я снова глянул вослед уходящим и понял, что останусь здесь навеки.

Полежал, отдохнул... Посмотрев по сторонам, я увидел метрах в пятнадцати бугорок и пополз к нему. Собрав в кулак всю микроскопическую оставшуюся волю, я оперся о бугорок и с третьей попытки поднялся на ноги.

С утра идется плохо, в голове вертится какая-нибудь идиотская мелодия. Ножонки сучат, проваливаются, глазенки бегают. Сначала плечи и пояс болят не очень, потом начинают противно ныть,
затем становится невмоготу. Спасает перекус — дар божий. Потом обед — манна небесная.

Сегодня 26 апреля 1994 года, восьмая годовщина аварии на Чернобыльской АЭС. Мимо такой даты мы не могли равнодушно пройти, ее было необходимо чем-нибудь да ознаменовать.

...Вспышка осветила на мгновение все мертвенным светом. Тут же, абсолютно ничего не поняв, все завопили разными голосами:

— Спокойно, спокойно, спокойно!

Когда пламя потухло, взору изумленных зрителей открылась картина, вполне достойная фильма ужасов или, по крайней мере, интерьера жилища злой волшебницы Бастинды. Обгорелый угол палатки был окутан нитями сгоревшего внутреннего слоя. Штатные колдуны Серега и Игорь с закопченными лицами неподвижно сидели внутри густой паутины.

Через несколько секунд раздался продолжительный смех. Мне показалось, что если бы сгорели оба слоя, то смех был бы еще дружнее.

После обеда идти еще тяжелее, плечи отваливаются, ноги проваливаются, время тянется, торосы мешаются. Очень противно, но очень хочется на Северный полюс. Шансы есть.

С утра постоянно торосятся мысли, что если добавить пару ходок до обеда да пару после, то за день мы смогли бы проходить до двадцати километров, но каждый раз к вечеру я понимаю, что это был бы верный ход к провалу и истощению. Единственно верно на сей момент двигаться так, как сейчас.

Мы становимся нервными. Это я чувствую по себе. Мне с каждым днем все сильнее и сильнее хочется спорить и доказывать свою правоту, причем меня раздражает, что оппонент несет абсолютную чушь либо то, что он не совсем понимает мою мысль. Спорщики, как правило, высказывают здравые мысли, но совершенно не слушают друг друга, не понимают, что фактически достигли согласия и спор приобретает комическую форму.

Вечером все имеющиеся в нашем распоряжении флаги пошли на ремонт палатки, а робкие голоса (очевидно, из числа тех, кто не слишком сильно смеялся в обед) деликатно интересовались датой гибели «Адмирала Нахимова».