|
Вера Борисова
Я теперь понимаю эскимосов, в языке которых существует масса слов для обозначения белого цвета. Когда вокруг снег, снег, снег – белым маревом висящий в воздухе, приглаженный ветром, раскрошенный лыжными палками... Белая лыжня, белые сугробы, белые росчерки палок, белые следы зайцев, волка, лося... Стволы берез тоже белые. Вода в полынье – серая. А речка называется Серебряная. Наверное, она летом серебряная. А сейчас она белая и серая.
Поднимаю глаза. Передо мной мерно движется вперед рюкзак Толи Янцена. Толя весь разноцветный, и рюкзак у него разноцветный. Его ужасно интересно разглядывать, потому что к нему снаружи приторочены спальник, коврик, куртка, седушка и много чего еще. Хм, а что же тогда внутри рюкзака?
Наверное, ремонтный набор.
Вода в речке красивая – она перекатывается на камнях и журчит. Мы идем рядом с ней: лед тонкий, но нас на лыжах держит. Интересно, а если я упаду с рюкзаком, лед выдержит? Кручу головой по сторонам, разглядываю воду. Мой вестибулярный аппарат несовершенен: верчение головой вызывает потерю равновесия. Я падаю.
Идущий сзади Боря Добровольский, завжор, поднимает меня за шиворот и возвращает в вертикальное положение. Произносит назидательно:
– На тонком льду не падай!
Не буду, покладисто думаю я. Впредь стану падать исключительно на толстом льду. А еще лучше в сугроб, там мягко...
30 минут идем, 15 минут отдыхаем. Три перехода – перекус. Еще два перехода – обед. Еще два перехода – снова перекус. Сколько можно есть? Колбаска, халва с сухариками, шоколадка. Вкусно.
– Ну что, три минуты – идем? – спрашивает Рундквист. Конечно, идем, куда мы денемся.
Николай Рундквист – руководитель группы, однако это свое качество старательно маскирует. Не знала бы, ни за что б не догадалась.
– Коля, где мы?
– В Свердловской области, – машет рукой наш руководитель. – Недалеко от реки Чусовая.
– Того, кто покажет мне на карте, где мы, я поцелую! – заявляет Женя Иванов. Женя – оператор с «4 канала». Они со Славой Захаровым снимают про экспедицию фильм.
Народ, обсуждающий наше местонахождение, моментально замолкает и выжидательно смотрит на меня. Зря смотрит. Я хоть и единственная девушка в группе, но где мы, на карте показать не смогу. Потому что этого не знает никто, даже Рундквист. Потому что он еще не определял. Потому что какая разница, все равно скоро к Чусовой выйдем.
На первом же переходе меня начинает мучить философский вопрос – зачем лыжнику палки? У меня палки слишком длинные, приходится махать руками. За плечами еще и рюкзак висит, и я чувствую, что делаю что-то не то. Еще палки производят мерзкий скребущий звук, раскалывая наст.
Поскольку вразумительного ответа на этот вопрос мне никто не дает, лыжные палки перекочевывают за спину. Теперь я напоминаю громоотвод и цепляюсь за нависающие над лыжней ветки. Все равно так эти палки мешают меньше, чем в руках. А скоро мы пойдем по реке, там никаких веток не будет.
Считается, что в первый день похода происходит вхождение в ритм, приспосабливание организма и все такое. Поэтому на ночевку встаем рано. Тем более что у нас шашлыки – они тяжелые, их надо съесть сразу. На нашу стоянку наведываются местные жители. Один из них – колоритный мужик с рыжей бородой – интересуется снаряжением.
– А спальники у вас какие? – спрашивает он. – А какие лучше?
– Синтепоновые, – объясняет Рундквист. – Пуховые хуже, они хотя и теплые, но воду в себя собирают...
– А-а... Конденсируют, – констатирует местный житель.
Носки и ботинки пока еще сухие. Завтра они будут мокрые. Над костром их высушить нельзя, говорят бывалые походники. Носки нужно брать с собой в спальник. А еще их можно сушить ночью на голове. И ботинки тоже нужно брать в спальник, иначе они замерзнут. После второй ночевки я начинаю совершать утренние прогулки босиком по снегу – ботинки тем временем оттаивают у костра.
– А почему ты свои ботинки на голове не сушила? – резюмирует кто-то советы бывалых. Впрочем, количество носков, висящих на костровом тросике в опасной близости от котлов с едой, с каждой ночевкой увеличивается...
Местные, опасаясь охотинспекции, на всякий случай дают нам взятку – кусок лосятины. Лосятина вкусная, но ничего особенного – на говядину похоже.
По ровной местности идти легко. В горку – более-менее. Спуск с горы с рюкзаком – вот где начинается экстремальщина! Полсотни метров стремительного спуска – брык! Отцепляю рюкзак, встаю, надеваю рюкзак. Я еще никуда не поехала, а лыжи – уже поехали... Брык! Пытаюсь двигаться галсами. Помогает плохо. Мимо с криком «берегись!» пролетает Витя на чем-то, здорово напоминающем метлу. Оказывается, он приспособил длинный дрын в качестве не то руля, не то тормоза...
– А здесь действительно ходил Ермак? – вспомнив об историческом содержании нашего похода, спрашивает народ у Рундквиста.
Выясняется, что скорей все-таки ходил, чем нет. Его дружина поднималась на стругах вверх по Чусовой, намереваясь выйти в какую-нибудь реку выше Серебряной, однако ничего подходящего, видимо, не нашлось. Тогда Ермак повернул обратно, сплавился до Серебряной и уже по ней пошел вверх. В верховьях этой реки его застала зима. Место, где зимовал Ермак, называется Кокуй-городок. Там даже производились археологические раскопки с целью найти следы экспедиции Ермака Тимофеевича, и вполне успешные.
Теперь мы пытаемся повторить – на лыжах – этот участок пути Ермака.
Интересно представлять себе, как четыреста лет назад в этих лесах, с тех пор ничуть не изменившихся, охотились дружинники Ермака. Точно так же разжигали огонь в предварительно выкопанной яме. Ночевали... ну, шатра «Зима» у них не было. Значит, разгребали прогоревшие угли и спали на согревшейся земле. Или устраивали нодью на всю ночь. Или просто зарывались в какой-нибудь сугроб посимпатичнее...
Гера, проведя одну ночь в палатке вместе со всеми, заявляет, что его личная программа предусматривает четыре разных ночевки – у костра, в снегу, еще как-то... Однажды мы нашли лосиную лежку и настойчиво советовали Гере спать там. Выход к Чусовой они с Толиком отметили купанием в полынье.
Гера – пожарный, а по образованию – химик. Вероятно, поэтому он отвечает за выдачу спирта и создание походных коктейлей – спирт с чаем, кофе, компотом... Говорят, что алкоголь выводит из мышц молочную кислоту. Так это или не так, но мышцы не болят.
Вообще все кажется очень легко. Идешь себе и идешь... рюкзак легкий, лыжи скользят, чего еще надо? Даже, пожалуй, слишком легкий у меня рюкзак – большую часть тушенки уже съели. Начинаю мерзнуть в мокрых ботинках – наверное, нагрузки не хватает. А героические телевизионщики тащат кучу аппаратуры разной степени нужности. Например, Слава в числе прочего несет штатив. Штатив весит восемь килограммов, мне бы как раз было... На привале подхожу к нему:
– Слава, отдай мне штатив, а то у меня ноги мерзнут!
Слава отказался. Я обиделась и следующие два перехода ужасно возмущалась про себя его несвоевременным джентльменством. Потом сообразила, что ноги у меня рано или поздно согреются, а вот штатив он до вечера тащить будет!
На другой день остатки еды перекочевывают к завхозу, а штатив – ко мне.
Мы идем по Чусовой, сравнивая то, что видим, с описанием скал из какого-то путеводителя для водников. Вот Писаный камень – на нем вырезан крест, практически незаметный в переплетении трещин и чахлых стволиков. Напротив стоит еще один крест – каменный, массивный. Надпись на нем сообщает, что «на сем месте родился Никита Демидов», и крест «поставлен по желанию его». Произошло это событие, видимо, во время сплава барж по большой воде, в мае.
Раскидываем рюкзаки вокруг креста – у нас перекус.
Самые потрясающие скалы на Чусовой – Столбы, смахивающие на башни средневекового замка, с балкончиками и украшениями. Наверное, на самом деле все наоборот – не скалы похожи на древние замки, а замки отражают в себе ту торжественную красоту, из которой черпали вдохновение зодчие прошлых веков. Отставшие телевизионщики кричат: стойте! съемка! Мы все послушно разворачиваемся и топаем назад, потом снова вперед мимо очередной красивости, старательно игнорируя камеру.
На четвертый день мы, повторяя призрачный путь Ермака, свернули на Серебряную. Серебряная отчаянно извивается, выписывает петли и кренделя, и мы – вместе с ней, разве что назад не идем. В предчувствии особо вредной петли начинаем срезать дорогу. Со стоянки я ухожу последняя, и свернувшую в лес группу мне не видно. Лыжня недвусмысленно направляется в горку. После упорной борьбы с лыжами, рюкзаком и земным притяжением наконец добираюсь до ровной площадки, на которой отдыхает весь остальной народ.
– И зачем я сюда залезла?
Мой вопрос явно неоригинален.
– Мы срезаем двенадцать километров, – объясняет Рундквист с нотками ангельского терпения в голосе.
В лесу хорошо. Здесь не только белый цвет. Есть еще темно-зеленые сосенки и серо-зеленая осиновая кора. Логика подсказывает, что если был подъем, то будет и спуск с горы – «с клоунадой», по выражению нашего руководителя. Но это уже – последние километры...
|